Г Л А В А 3

 По сравнению с 1783 годом в международной жизни Европы к концу 80-х годов произошла рокировка сил. Теперь уже Россия была связана по рукам и ногам войнами и политической конфронтацией с соседями, тогда как Лондон, ставший во главе тройственного союза, получил свободное пространство для маневра в своей континентальной политике. Основная соперница Великобритании – Франция, самоустранилась от европейских дел еще до падения Бастилии 14 июля 1789 года. Революция, в свою очередь, еще в большей степени понизила международный политический престиж Парижа. Член британского парламента Эдмонд Берк в 1789 г. следующим оригинальным образом высказался по данному поводу: “Я просматривал карту Европы и нашел одно пустое место. Это пространство, занимаемое Францией” [1] . В своих донесениях российскому правительству С.Р. Воронцов также отмечал резкое усиление Лондона в связи с революционными событиями во Франции, следствием чего было сужение возможностей для контригры в русско-английских отношениях. “Известно всем, - писал он в одной из своих депеш, - что одна Франция, имев всегда за собой Испанию, могла беспокоить Англию во всех четырех частях света, и тем самым отнимала у сей надежду выбраться из удручающего ее государственного долга: а теперь, что Франция ей надолго уже неопасна” [2] .

 Очаковский кризис, охвативший политическую жизнь Европы в 1788-1791 гг., был настолько серьезным и глубоким, что даже такое событие мирового масштаба, как Великая французская революция, на первом ее этапе, не сняла его напряженности. Более того, в тот момент, когда все внимание широкой общественности Европы было приковано к бурно развивавшимся событиям в Париже, высшие политические круги европейских стран целиком погрузились в решение Очаковского вопроса, который дважды, осенью 1788 г. и весной 1791 г., ставил Европу на грань общеконтинентальной войны.

Узкие рамки для политического маневрирования, в которые был поставлен Петербург летом 1788 г., не позволяли русскому правительству провести сколь ни будь эффективную международную комбинацию с целью нейтрализации антирусской направленности тройственного союза. Поэтому Екатерина II настойчиво искала выход из создавшегося кризисного положения. И такой выход ей был подсказан из Лондона С.Р. Воронцовым.

 Наряду с российской императрицей, премьер-министром Великобритании У. Питтом младшим и британским дипломатом Дж. Гаррисом, получившего за свои заслуги при создании тройственного союза графский титул лорда Мальмсбери, граф Воронцов являлся ключевой фигурой при решении Очаковского вопроса. Это объяснялось не только его широкой эрудицией, несомненными политическими талантами и удивительной работоспособностью, но и тем исключительным влиянием, которым он пользовался и при Петербургском дворе, и в различных политических кругах Англии. Британская энциклопедия в этой связи отмечала: "Воронцов имел огромное влияние и авторитет в Великобритании. Вполне постигнув дух английских институтов, их образ действий и методы, он оказался способным делать важнейшие услуги своей стране" [3] . Подобная высокая оценка деятельности российского дипломата разделяется многими исследователями, несмотря на различность их взглядов и направлений. Так, например, известный английский историк А. Кросс считает, что "с Семеном Воронцовым русская дипломатия нашла в Англии своего самого замечательного представителя" [4] . А такой исследователь как М.С. Андерсон отметил: "Воронцов являлся блестящим примером дипломата восемнадцатого столетия" [5] . Эти оценки не покажутся завышенными, если вспомнить, сколь многим обязана была Россия уму, таланту и самоотверженности этого многосторонне одаренного дипломата, сумевшего получить общеевропейскую известность в эпоху отнюдь не бедную ни на политические таланты, ни на крупномасштабные личности. Вот этому человеку и предстояло сыграть первостепенную роль в решении Очаковского вопроса.

 Воронцов предложил Екатерине II не ограничиваться воздействием на Сент-Джеймский двор посредством официальных каналов, которые, при решимости британского министерства не допустить передачи России Очаковской области, становились бесполезными. Поэтому он находил целесообразным поддерживать неофициальные контакты с членами парламентской оппозиции, в частности, с партией вигов. Этим достигались две цели: во-первых, ужесточение критики министерства тори за связь с Пруссией и разрыв с Россией; а во-вторых, поддержка тех политиков, которые в любой момент сами могли оказаться в министерских креслах, и которые были бы дружественно настроены к России уже в силу того, что пришли к власти на волне критики внешнеполитического курса прежней правящей партии. Для себя Воронцов сформулировал стоявшие тогда перед ним задачи следующим образом: "Необходимо было изучать характеры лиц, стоявших во главе управления, а также и тех, кто мог бы их когда-нибудь сменить, ввиду частых перемен министерств; надлежало изучить все различные партии, которые, разделяя страну, имеют друг на друга взаимное влияние. Несмотря на трудности, я приложил все старания к изучению кажущегося хаоса, в основе которого, однако же, кроется порядок удивительный" [6] .

 Екатерина не понимала английской политической системы, а как абсолютный монарх была глубоко враждебна к самим принципам британской государственной власти, являвшейся по определению У. Питта: "свободной как от беспорядков демократии, так и монархической тирании" [7] . Но она великолепно поняла смысл предлагаемого Воронцовым и санкционировала его действия, хотя они и не совсем соответствовали официальному дипломатическому статусу ее полномочного министра в Лондоне. Не имея реальных рычагов для оказания давления на Англию извне, получить изменение британской внешнеполитической направленности только благодаря использованию собственно английских законов, выглядело для императрицы весьма заманчиво.

 Впрочем, Семен Романович пошел на неофициальные контакты с вигской оппозицией задолго до высочайшего одобрения. И сделал это своевременно. В тот момент, когда напряжение по Очаковскому вопросу достигло критической точки и Европа находилась буквально на волоске от общеконтинентальной войны, российский посланник сообщил в депеше от 24 октября 1788 г. секретные сведения относительно тяжелой болезни Георга III [8] . Через неделю Воронцов, получивший из достоверных источников конфиденциальную информацию, сообщил, что болезнь короля является сумасшествием, которое "дошло до такой степени, что два раза ударил королеву, возненавидел ее, два раза выгнал ее от себя и не хочет ее видеть; в сутки не спит, как часа четыре, и то перерывами, никого не знает, бредит и кричит беспрестанно, и часто приходит в сильное бешенство" [9] .

 Сама по себе болезнь  английского короля, тщательно скрываемая, не могла повлиять на внешнеполитические ориентиры Лондона, так как доступ британского монарха к международным делам был законодательно ограничен. Но дело заключалось в том, что регентом в период его болезни должен был становиться наследник престола - принц Уэльский, а это не сулило ничего хорошего министерству Питта. Принц был в дружеских отношениях с лидером вигов Чарльзем-Джеймсом Фоксом, ранее уже занимавшего высшие министерские кресла, и мало кто сомневался, что в случае назначения принца Уэльского регентом, новое министерство будет поручено сформировать именно Фоксу [10] . "Принц Валлийский, - писал Воронцов в Петербург, - весьма умножил связь с членами оппозиции и был на долгой конференции у дюка Портланда, от коего в прошлом году он начал было удаляться. Господин Фокс имеет все доверенности его величества" [11] .

 По просьбе своего лондонского посланника, Екатерина II написала на его имя в Лондон два письма, одно из которых специально предназначалось для показа лидерам вигской оппозиции, и где сторонники Фокса именовались русской императрицей "истинными английскими патриотами" [12] . Получив одобрение своих действий, Воронцов имел долгий разговор с Фоксом наедине. Результаты этой беседы были самыми обнадеживающими. Фокс, как и его сторонники - герцог Портланд, лорд Кавендиш и лорд Фиц-Вильям, твердо обещал, что в случае прихода к власти его кабинет займет самую дружественную позицию по отношению к России, а Очаковский вопрос будет снят в британской континентальной политике [13] .

 Расчет был верен. В разгар борьбы за сохранение своих министерских постов, торийский кабинет вынужден был резко сбросить внешнеполитическую активность. Вслед за Лондоном умерила свой пыл и антирусская коалиция, всецело зависевшая от политической воли Сент-Джеймского двора. В шведской армии офицеры, недовольные протурецкой позицией своего короля, стали открыто выражать недовольство политическим курсом Густава III. Турецкий султан, видя бесперспективность и разорительный для его империи характер войны, дал понять Петербургу, что не прочь заключить мир на основе статус кво. Но реальность оказалась значительно более запутанной, чем это представляли в кабинетах европейских монархов.

 Неожиданно для большинства политиков Георг III выздоровел, о чем народы Великобритании были оповещены 1 марта 1789 г. текстом благодарственной молитвы [14] . Таким образом вопрос о регентстве отпал естественным путем и министерство У. Питта сохранилось, и даже упрочило свое положение. Екатерина отказывалась верить в потерю уже осязаемой ею перспективы, а потому писала Воронцову: “Сие письмо заготовлено потому, что слышно, будто король выздоровел; но как ни я, да никто не знает человека, который быв без ума, паки очутился с умом, то я сему не верю, а нынешнее министерство не заслужило доверенность, которую иметь можно к патриотическому. И для того прошу вас быть с двояким Питтом осторожну” [15] .

 Надежда Петербурга на быстрое решение проблемы рухнула. К этому добавилось еще одно неприятное известие. В апреле 1789 г. умер султан Абдул-Хамид, склонявшийся к завершению войны, а на его место был возведен Селим III, призвавший Османскую империю к продолжению войны до победного конца [16] . Однако, благодаря точному дипломатическому ходу, Петербургу удалось установить некое политическое равновесие в Европе, хотя этот баланс сил, как показали ближайшие события, более напоминал качели, нежели устойчивое состояние. Но в 1789 г. Питт так и не решился вновь перейти в открытую политическую атаку на Петербургский двор, памятуя о том, что совсем недавно главным козырем парламентской оппозиции была критика именно восточноевропейской политики действующего британского министерства.

 Временное ослабление активности тройственного союза позволило России летом и осенью 1789 г. активизировать свои действия непосредственно на театре боевых действий. Не снискав себе лавров на полях сражений, Потемкин, подгоняемый Екатериной II к более быстрым и решительным действиям, перестал вмешиваться в конкретные боевые операции, ограничиваясь почетной должностью главнокомандующего. Именно тогда Европа увидела, что русская армия отнюдь не обделена полководческими талантами. Из среды способных генералов тогда выдвинулись на первые роли И.В. Гудович, О.М. Дерибас, М.И. Кутузов и в первую очередь А.В. Суворов, блестящие полководческие способности которого в полной мере обнаружились в битве под Фокшанами 21 июня (1 августа) 1789 г. и в сражении 11 (22) сентября этого же года при Рымнике [17] .

 С взятием осенью 1789 г. регулярными частями и казаками Черноморского войска под командованием генерала Дерибаса турецкой крепости Хаджибей, а затем крепостей Бендеры и Аккерман, русская армия полностью овладела Очаковской областью, создав удобный плацдарм для угрозы владениям Турции в Подунавье. Одновременно перешла к более решительным действиям и Австрия. Осенью этого года австрийские войска овладели Бухарестом, Белградом и Крайовой. Однако развить успех Венский двор был не в состоянии, так как в это время революция в Бельгии отвлекла внимание императора в сторону запада. Сохранение Австрийских Нидерландов представлялось Венскому двору значительно более важным делом, чем борьба за южные приобретения.

 20 февраля 1790 г. неожиданно умер император Священной Римской империи Иосиф II. Со смертью этого великого реформатора, - ликвидировавшего крепостническую систему в своих владениях, преобразовавшего торговлю и промышленность страны, ограничившего своеволие дворянства, - закончился поступательный период в политическом развитии Австрии. Новый император, Леопольд II, самоуверенный и ограниченный, был прямой противоположностью своему брату. Грубый и невежественный Леопольд с момента своего вступления на престол стал легкой добычей для британской дипломатии. В начале весны 1790 г. из Вены в Лондон прибыл австрийский курьер с письмом от императора, в котором содержалась просьба к Сент-Джеймскому двору принять посредничество в урегулировании бельгийского конфликта [18] . Для Питта это был неожиданный подарок, о котором он не мог даже мечтать. И свой шанс британский премьер не упустил.

 Между тем и Пруссия развернула бурную политическую активность, заключив 3 января 1790 г. союзный договор с Турцией. Берлинский двор гарантировал Порте возврат Очаковской области и Крыма, обязуясь вступить в войну с Россией весной следующего года [19] . Одновременно, не добившись от Петербурга согласия на передачу Данцига и Торуня, граф Герцберг приступил к обработке реакционной шляхетской верхушки Польши, обещая в обмен на эти два польских города оказать им содействие в восстановлении Великой Речи Посполитой от моря до моря, естественно, за счет Украины и Белоруссии. Екатерина II следующим образом прокомментировала эти шаги Герцберга: “Пруссак паки заговаривает полякам, чтоб ему уступили Данциг и Торунь, сей раз на наш счет, лаская их, им отдать Белоруссию и Киев. Он всесветный распорядитель чужого” [20] . Действуя в высшей степени авантюрно и цинично, прусская дипломатия добилась своего. Но подписанием в марте этого года секретного союзного договора с Берлином, реакционное шляхетство подписывало смертный приговор польской государственности, приведение в исполнение которого являлось лишь вопросом времени.

 В Лондоне достаточно спокойно смотрели на игру Берлинского двора в великую державу, давая возможность Пруссии как можно глубже увязнуть в международных проблемах. Однако час пробил, и в июле 1790 г. Питт привел Венский и Берлинский двор к соглашению в Рейхенбахе [21] . Как двум непослушным и капризным детям, британский премьер терпеливо разъяснил смертельно ненавидевшим друг друга противникам, что у Англии на континенте нет союзников, а есть только британские интересы. И в данные интересы на тот момент входило то, чтобы Австрия вышла из состояния войны с Турцией с пустыми руками, если желает сохранить за собой владения в Нидерландах. С Берлином Питту и вовсе не было смысла церемониться. В планах Лондона Пруссии отводилась лишь роль послушного орудия в решении Очаковского вопроса, но отнюдь не усиление ее за счет Польши. В противном случае Питт пригрозил прусскому королю оставить его один на один с австрийской армией, да к тому же еще и с раздраженной до предела прусскими интригами Екатериной II.

 Комбинация удалась. Подписанием 27 июля 1790 г. Рейхенбахского соглашения между Австрией и Пруссией Лондон вывел Венский двор из орбиты договора с Россией. Последовавшее затем австро-турецкое перемирие, заключенное в сентябре 1790 г., логическим завершением которого стало подписание сепаратного мира в Систове между Турцией и Австрией 4 августа 1791 г. на основе статус кво анте белюм, поставило Россию на международной арене в критическое положение. Английский министр иностранных дел герцог Лидс прямо заявил 17 августа 1790 г., что условия русско-турецкого мира будут продиктованы в Лондоне [22] .

 Но Екатерина II не осталась пассивным наблюдателем. Тогда, когда Англия вела Вену и Берлин к совместному договору, она сумела использовать недовольство в шведской армии политикой их короля и заключить сепаратный Верельский мир с Швецией [23] , что явилось полной неожиданностью для антирусской коалиции. Шведский король вначале не желал подписания сепаратного мира без участия Турции, заявляя барону Армфельду: “Без нее (т.е. Турции - А.Т.) не может быть соглашения; моя честь очень пострадает, если я оставлю турок и позабуду о них” [24] . А буквально за несколько дней до подписания мира, в секретной инструкции от 2 августа 1790 г. король писал тому же барону Армфельду, возглавлявшего шведскую делегацию на мирных переговорах в Вереле: “Дело идет о турках, так как этот вопрос является основанием всего трактата. Я могу заключить мир не иначе, как поддержав их интересы” [25] . Однако умная и лукавая Екатерина сумела повернуть “рыцарскую” голову Густава III в сторону запада, “открыв” ему глаза на блестящие перспективы в деле организации крестового похода против революции во Франции. Спустя несколько месяцев этот наивный человек, но совершенно ничтожный король принял смерть давно ему предсказанную, из рук офицера своей же армии.

 Относительно Польши у Питта были свои расчеты. Еще в 1789 г. С.Р. Воронцов отметил в своем донесении к канцлеру опасные для южной политики России проекты, которые привез в Лондон британский консул в Мемеле Джеймс Дюрноу [26] . Как стало известно Воронцову из секретных источников, консул предложил новую британскую торговую политику в Восточной Европе, сконцентрировав основные направления на польские и прусские порты. Для этого он предлагал соединить каналом Днестр и Неман, чтобы отвлечь поток восточноевропейских товаров в Мемельский порт, который, в свою очередь, должен был стать альтернативным Рижскому и Петербургскому [27] . Торговые отношения с Россией вообще предлагалось прекратить и заменить их соответствующими отношениями с Польшей и Пруссией [28] . При этом виделись три важнейшие перспективы: во-первых, альтернатива жизненно важным русским товарам, включая шкиперское имущество, корабельный лес, лен, кожи и др.; во-вторых, захват двух больших новых рынков для сбыта британских мануфактурных товаров, один из которых, Польша, даст выход вглубь того же самого русского рынка.; в-третьих, не дав России выход через Очаковскую область к устьям важнейших водных артерий Восточной Европы, Великобритания не только делается монополистом в этом регионе, но и исключает возможную конкуренцию со стороны европейских стран Средиземноморья [29] . Британское министерство тщательно ознакомилось с предложенным проектом. А в 1790 г. Питт, ничуть не стесняясь, выдвинул его как свой собственный, возведя тем самым данный проект в ранг официального направления в своей континентальной политике. Получив информацию о данных планах, Екатерина II вынуждена была отдать приказ о концентрации русских войск на прусской границе, ослабив тем самым армию на юге.

 Тем временем русские войска, занявшие Дунайские княжества и Буджак, в декабре 1790 г. штурмом овладели Измаилом. Дерзкий план генерала Дерибаса, помноженный на полководческий талант А.В. Суворова, позволил совершить, казалось бы, невозможное - при равенстве сил наступавших и оборонявшихся была захвачена одна из самых мощных крепостей Европы, являвшейся ключом к Балканскому полуострову [30] . Но Екатерина не обольстилась перспективой нового витка войны. Россия к этому моменту была уже до предела измотана затяжной войной и более всего нуждалась в мире. В этих условиях по поручению императрицы Воронцов выразил в январе 1791 г. согласие своей страны “вернуть Оттоманской Порте три столь пространные и плодородные провинции, каковы суть Бессарабия, Молдавия и Валахия, оставляя за собой только Очаков с его по Днестр Окружностью” [31] . Однако падение Измаила стало для Лондона лишь катализатором к началу открытой конфронтации с Россией. Причем, более всего Питт опасался позиции Турции, которая могла дрогнуть и принять условия мира, выдвигаемые Петербургом. В данной ситуации британский премьер стал действовать очень быстро и где-то даже суетливо.

 22 марта 1791 г. британский кабинет министров собрался на свое чрезвычайное заседание, где был одобрен текст ультиматума России и принято решение направить соответствующее обращение к парламенту за выделением субсидий на вооружение [32] . Согласно правительственному решению в конце апреля этого года предполагалось выслать в Балтийское море к русским берегам 39 линейных кораблей и такое же количество фрегатов, а для непосредственной помощи Турции, в Черное море, 10 или 12 линейных кораблей [33] . Эти силы, как видно из решения министерства, направленного Георгу Ш, значительно превосходили даже самые смелые прогнозы относительно количества вымпелов, предполагаемых в действиях против России. Ультимативные требования, выдвинутые кабинетом Питта перед Петербургом, имели совершенно определенную направленность: заключение мира с Турцией на основе статус кво абсолю; подписание русской стороной торгового договора с Польшей; согласие на присоединение Данцига к Пруссии [34] .

 28 марта последовало королевское послание к парламенту, в котором был поставлен вопрос о необходимости силой заставить Россию подписать мир с Турцией на основе британских условий [35] . Лидер оппозиции Фокс в тот же день заявил в парламенте, что он не произнесет ни слова, пока правительство не предоставит обоснованную аргументацию своему нелепому решению и не даст отчет перед представительным собранием за свои действия [36] .

 Молниеносное развитие событий не застало врасплох российского посланника в Лондоне. К тому времени он уже хорошо был знаком с истинными пружинами английского государственного управления, а потому его заявление министру иностранных дел герцогу Лидсу было сформулировано предельно четко и ясно: “Так как я вижу, что министерство до такой степени ослеплено, настаивая (под предлогом сохранения Очакова для Турции, что для Англии должно быть безразлично) на войне несправедливой и убыточной для обеих стран, то мой долг помешать этому злу. Вы, без сомнения, можете рассчитывать на большинство в обеих палатах, но я уже достаточно хорошо знаком с этой страной, чтобы знать, что ни министерство, ни парламент не имеют никакой силы без поддержки графств и независимых собственников, по сути дела управляющих страной. Итак, я объявляю вам, господин герцог, что приложу все свои усилия, какие только возможно, чтобы нация была информирована о ваших проектах, столь противоречащих интересам этой страны, а я слишком высокого мнения о здравом смысле англичан и надеюсь на громкий голос общественного мнения, который заставит вас отказаться от неправедного предприятия” [37] . Заявление Воронцова было встречено главой Форин офиса с полной растерянностью, а в скором времени вся Англия узнала о беспрецедентном вызове российского посланника министерству Питта. Война за общественное мнение Британии была объявлена.

 Как и предполагал Воронцов, заседание палаты общин 29 марта принесло большинство голосов министерству - 228 за, 135 против [38] . Георг III остался очень доволен результатами голосования в парламенте, где депутаты, по его словам, “показали в палате общин огромную расположенность и доверие к нынешней администрации” [39] . Однако Питт не разделял оптимизм своего короля. Имея к тому моменту уже значительный опыт политической борьбы, Питт увидел сплоченность парламентской оппозиции, которая, как ранее казалось многим, уже распалась на мелкие группировки. Более того, собственно в кабинете Питта отнюдь не царило единодушие по вопросу о войне с Россией. Например, против резко выступал близкий друг Воронцова лорд Гренвилл, занимавший пост министра внутренних дел. Поэтому премьер проявлял несвойственную ему поспешность, чтобы как можно быстрее запустить механизм реализации планов вооружения. Британское правительство спешно подписало соглашение с шведским королем, согласившегося за три миллиона талеров предоставить порты Швеции для базирования английских военных кораблей [40] . Такое же предложение было сделано и датскому правительству через британского посла в Копенгагене Дрейка [41] . Но Дания, хотя и вынуждена была дать подтверждение на проход английской эскадры через Зунд, отказалась принять в своих портах британские суда [42] .

 Между тем в Лондоне, как в целом во всей стране, развернулось подлинное сражение за общественное мнение нации. Воронцов сдержал свое слово, данное герцогу Лидсу. Более чем в двадцати лондонских газетах стали появляться статьи, подготовленные в русском посольстве, с разъяснениями всей пагубности для английской торговли, промышленности и благосостояния всех сословий от войны с Россией. Не было ни одного вопроса, поставленного министерством в пользу вооружения, который оставался бы без аргументированного и ясного опровержения. В ответ на появление памфлетов в поддержку правительственных планов против России [43] , русская миссия анонимно выпустила целый ряд брошюр, таких как “Рассуждение о приближении войны” [44] , “Важные исследования о причинах и последствиях настоящих вооружений наших против России” [45] и другие [46] . Нельзя забывать, что действия Воронцова были крайне стеснены дипломатическим этикетом, но то уважение, которым он пользовался среди своих английских друзей и знакомых, позволило ему найти эффективную поддержку в противоборстве с министерством Питта. Прагматичная английская нация нуждалась не в абстрактных истинах для диспутов, а в конкретном числовом выражении прибылей и убытков. Российский дипломат блестяще воспользовался собственно главным козырем Питта - языком цифр. Например, в брошюре “Рассуждения о споре с Россией” писалось: “Число судов, посылаемых в летнее время в порты ее императорского величества в Балтийском и Белом морях, простирается от 1000 до 1200, полагая по 12 человек на каждое судно, сие составит 16 тыс. матросов, а суда ценою около трехсот тысяч ф.ст. Сии суда, сии люди и сей капитал, если последует в торговле с Россией помешательство, будут без употребления во весь год” [47] . И таким образом, пункт за пунктом, в брошюрах и статьях против вооружения Британии убедительно доказывалось, сколь много людей потеряет свои рабочие места в результате потери российского рынка сбыта и, главное, российского сырья, какие огромные потери ожидают фабрики и мануфактуры. “Великобританские купцы, в России ныне находящиеся, могут возвратиться домой, чтоб просить милостыню в Англии” [48] , - не без основания предостерегал Воронцов англичан. Естественно, не были забыты и правительственные проекты относительно Польши: “Говорено было, что многие из корабельных снарядов самими российскими купцами были куплены у поляков и привезены в Англию через россиян, сие не справедливо, ибо все продукты в Петербург и Ригу привозимые, произрастают в российской Украйне, а не в Польше” [49] . Написанные доходчивым и понятным языком (учтем, что даже некоторые члены парламента с трудом могли отыскать Очаковскую область на карте [50] ), статьи и памфлеты излагали историю возникновения и ход русско-турецкой войны. Причем, подчеркивалось, что Англия сама предлагала в 1789 г. свое посредничество для заключения мира на основе статус кво лимите, а не абсолю [51] .

 Результаты не замедлили себя ждать. В Лондоне стали стихийно собираться митинги и собрания, протестующие против вооружения; на стенах домов появились надписи: “Не надо войны с Россией” [52] . В донесении в Петербург Воронцов 8 апреля отметил: “Торгующие недовольны, опасаясь прерыва их торговли. Мануфактурщики негодуют, что затевает министр войну, от которой прибыль вся будет Пруссии...Видимо теперь всем, что министр теряет доверенность, которую через семь лет имеет в народе..., вооружение идет тихо и вся его надежда, чтоб вырваться из сего положения, состоит в том, что Двор наш отступит от Очакова” [53] . Далее российский посланник сообщал, что Норвич, “один из наипривязаннейших городов к нынешней администрации”, откуда “несколько сортов шерстяных материй в Россию направляется”, отправил благодарственное письмо своему депутату за то, что тот голосовал в парламенте против войны с Россией [54] . Уже 30 апреля этот ближайший к Лондону мануфактурный город принял на общем собрании его жителей специальную резолюцию против войны [55] . Еще раньше, 10 апреля, жители Манчестера приняли на своем собрании аналогичное решение [56] . И что особенно показательно, негодуя по поводу военных приготовлений правительства, манчестерцы отдельным пунктом своего решения постановили, чтобы “принятая на их собрании резолюция была опубликована в газетах Лондона, а также в Манчестере, Ливерпуле, Бирмингеме, Лидсе, Норвиче и других провинциальных газетах” [57] . Такое сильное общественное давление явилось для Питта неожиданным, но он был опытным политиком и своевременно почувствовал угрозу для своего кабинета в создавшемся положении. Уже 6 апреля премьер-министр признавался в частном письме, что у него мало шансов провести правительственные планы в жизнь [58] .

 В парламенте страсти вокруг Очаковского вопроса разгорелись до предела. В середине апреля даже самым неискушенным в политике людям стало ясно, что в стране правительственный кризис. На заседании палаты общин 12 апреля одним из видных членов вигской партии Греем был поставлен вопрос об отмене вооружения против России. Оппозиция получила 173 голоса, министерство 253 [59] . Однако Питт понял, что это призрачное преимущество, которое в реальности было равнозначно сокрушительному поражению. Во-первых, парламентская оппозиция увеличила число своих сторонников почти в два раза, а во-вторых, большинство голосовавших за планы министерства не скрывали своего негативного отношения к войне с Россией и шли на поддержку собственно Питта, а не его проекта, дабы спасти премьера от полной политической катастрофы. Но давление общественного мнения нации было настолько внушительным, что при следующем голосовании колеблющиеся депутаты вынуждены были бы отдать свои голоса оппозиции. Питт, увидев как тает его преимущество в парламенте и какой общественный резонанс приобрела подготовка к войне, не стал искушать судьбу. Не афишируя свои действия, он известил Берлинский двор о том, что английский флот не выйдет в Балтийское море и одновременно отозвал ультиматум британской короны Петербургу, который, по счастливой случайности, еще не успели вручить российской императрице [60] . И хотя вопрос стоял еще довольно остро, Воронцов с нескрываемым облегчением писал в Петербург: “Теперь можно смело сказать, что войны от здешней стороны не будет” [61] .

 Опыт и многочисленные связи Воронцова поставили его на место своеобразного дирижера среди противников вооружения. Принято считать, что поддержка оппозиции против правительственного решения так или иначе была обеспечена [62] . Однако это не совсем верно. Ряды партии вигов к тому моменту уже были основательно расколоты по вопросу об отношении к Французской революции, и Воронцову приходилось учитывать данные обстоятельства. Так, например, Фокс, которому Семен Романович подготовил все материалы для парламентской речи, произведшей огромное впечатление на депутатов [63] , резко расходился с одним из самых влиятельных лиц в партии вигов Эдмондом Берком, опубликовавшего к тому времени свою знаменитую книгу “Размышления о Французской революции” [64] , ставшей своеобразным манифестом контрреволюционных сил. Но к удивлению сторонников министерства на парламентские заседания по Очаковскому вопросу Фокс и Берк шли под руки. Правда, это единение было мимолетным.

 В конце апреля 1791 г. Воронцов писал своему правительству: “Никогда английская нация не показывала себя столь дружескою для России, ибо пошла против любимца своего г-на Питта” [65] . Эти строки посланник написал после того, когда ради своего спасения Питт пожертвовал герцогом Лидсом, собственноручно подписавшего ультиматум России. Новым главой министерства иностранных дел стал друг и дальний родственник Питта лорд Гренвилл, выступавший против активной британской политики на континенте.

 Между тем задержка выхода английских военных эскадр вовсе не обозначала, что Очаковский вопрос был уже положительно решен для России. Питту, чтобы сохранить за собой министерское кресло, необходим был дипломатический маневр, оправдавший бы его четырехлетний антирусский курс в европейской политике. С этой целью британское министерство направило в конце апреля своего уполномоченного Фаукнера в Петербург, который прибыл туда после консультаций в Берлине 12 мая [66] . Накануне отъезда английского дипломата Воронцов имел с ним длительную беседу [67] и всерьез был обеспокоен не столько целью этой миссии Фаукнера, сколько за твердую позицию своего правительства.

 Многочисленные документальные свидетельства доказывают, что весной 1791 г. мало кто в Петербурге надеялся на удачный выход из сложившегося кризиса, по крайней мере хотя бы без частичного удовлетворения требований тройственного союза. Это касалось не только Потемкина, но и канцлера Безбородко, вице-канцлера Остермана и даже президента Коммерц-коллегии А.Р. Воронцова. Вот характерное признание графа П.В. Завадовского в письме к С.Р. Воронцову в июне 1791 г.: “По делам твоего места Г. (т.е. государыня, Екатерина П - А.Т.) весьма довольна твоею службой. В образе мыслей твою голову своей уподобляет. Если ты не ободрял бы удостоверением, своим духом: нас союзные державы общими угрозами привели бы к стыду. Одна Г. удерживала действовать робости, которая в смятение приводила души министерства. Без того и без твоих рассуждений, советовавших твердость, страх обуял бы совершенно” [68] . Даже собственно Екатерина II вплоть до конца мая была уверена, что на какие-то уступки англо-прусским требованиям придется пойти. Об этом, в частности, свидетельствует черновик письма императрицы к неизвестному лицу, написанный после приезда Фаукнера в Петербург: “Мы все еще ожидаем английский флот, посланный в Балтийское море великобританским министерством. Его предвестник м-р Фаукнер, приехал к нам на этих днях с важными поручениями, которые требуют размышления” [69] . Воронцов знал об этих колебаниях и поэтому буквально бомбардировал Петербург депешами и письмами, в которых настойчиво советовал проявлять твердость и ни на шаг не отступать от занятых политических позиций при переговорах с тройственным союзом. Например, еще в депеше от 26 апреля посланник, передавая содержание разговора с Фаукнером, самым решительным образом отметал малейшие уступки для заключения мира с Турцией, а также на передачу польских портов Пруссии: “Ибо после сего мы всегда будем в опасности новых от турок нападений, - писал Воронцов, - поскольку всякие пять лет Пруссия будет их возмущать против России, зная, что после всякой такой войны она будет умножать свои владения” [70] . Уведомляя о миссии Фаукнера, Семен Романович предостерегал относительно британского дипломата: “Конечно, он, увидя хоть наималейшую у нас на то способность, будет предлагать сию уступку, так как будет покушаться и на уступку туркам Очакова, если на уступку Гданьска у нас не подадутся. Но при твердом отказе с нашей стороны будет предлагать средства, кои сам от себя предложил граф Бернздорф, а и на том настаивать не станет, если у нас будут непоколебимы” [71] . Воронцов удивительно точно предсказал тактику переговоров, которую позднее выбрал британский уполномоченный Фаукнер в Петербурге.

 Прусский посланник граф Гольц, британский посланник Витворт и Фаукнер в совместном меморандуме попытались от имени своих правительств убедить Екатерину II принять условия тройственного союза и отказаться от Очакова, что, по их выражению, более соответствовало безопасности Турции, чем России [72] . Царица, через графа Остермана, ответила категорическим отказом и повторила условия, предложенные Россией для заключения мира с Османской империей [73] . И вновь предположения Воронцова подтвердились. Фаукнер, совместно с послами, направил новый меморандум, в котором Англия и Пруссия великодушно предлагали объявить Очаковскую область нейтральной территорией [74] . Но имея точную информацию из Лондона о полном провале планов министерства Питта, а также о недовольстве в Берлине политикой графа Герцберга, Екатерина поняла, что роли в ее отношениях с англо-прусской лигой поменялись, и ответила очередным отказом вступить на путь компромиссного решения [75] . Фаукнеру ничего не оставалось, как сообщить русскому правительству, что он отправляется в Турцию, с целью уговорить султана принять условия России [76] .

 Последняя попытка Фаукнера добиться хотя бы видимости того, что его миссия закончилась не безрезультатно, была предпринята им в конце августа. Британский дипломат сообщил через Витворта Екатерине II о согласии Англии быть посредником при заключении мира между Россией и Турцией на основе русских условий, но при этом императрица должна была положительно отозваться об англо-польских связях [77] . В тот момент английские притязания на посредничество были просто нелепы, если не откровенно смешны. На сообщении Витворта о предложениях Фаукнера Екатерина сделала собственноручную пометку: “Витворт волен писать, что заблагорассудит, но письмо его останется без успеха” [78] .

 Пока Фаукнер делал безуспешные попытки спасти престиж своего правительства дипломатическим путем, гибкий и умный политик У. Питт при помощи серии маневров и отступления от своих восточноевропейских планов сумел сохранить за собой министерское кресло. Оппозиция была настолько разобщена к тому времени, что воспользоваться фактическим поражением торийской партии по Очаковскому вопросу Фоксу было весьма трудно. Правда, лидер оппозиции получил моральную поддержку от российской императрицы. В июне 1791 г. Екатерина через Воронцова заказала бюст Фокса, чтобы поместить его в Эрмитаже между бюстами Демосфена и Цицерона [79] . Но это был в большей степени жест лукавой императрицы, направленный против Питта и “братца Георга”, в отместку за их антирусские  выпады.

 Дипломатическое поражение в Очаковском вопросе Англии явилось одним из наиболее существенных моментов во взаимоотношениях Великобритании и России в течение всего ХVIII века. Поэтому можно полностью согласиться с выводом М.С. Андерсона, который писал: “Между смертью Екатериной I в 1727 г. и вооруженным нейтралитетом 1780 г., и даже вплоть до Очаковского кризиса 1791 г. не было серьезного политического удара, который заставил бы англичан серьезно задуматься над характером и потенциальными возможностями государства, которое теперь угрожало доминировать в столь сильной степени на востоке и севере Европы” [80] . Однако воздействие неудачи кабинета Питта в его восточноевропейской политике было значительным не только для англо-русских взаимоотношений, но и для континентальной политики в целом.

 Очаковский вопрос 17881791 гг. в международной жизни Европы был одним из значительных событий в становлении качественно новых политических отношений между европейскими странами. Собственно территориальные приобретения стали не самоцелью, а лишь инструментом для создания глобальных общеконтинентальных политических систем. Соперничество между великими державами за обладание доминирующей роли в Восточной и Центральной Европе развернулось вокруг относительно небольшой и почти незаселенной территории между реками Буг и Днестр. От результата этого соперничества находились в прямой зависимости будущее хозяйственное развитие огромных плодородных территорий Украины и реализация качественно нового этапа в торговых взаимоотношениях Восток-Запад. Очаковский кризис также показал, что решать подобные глобальные вопросы старыми политическими методами и приемами уже было невозможно. В условиях начавшегося промышленного переворота в Европе появились быстро набиравшие силу социальные слои со своими собственными интересами, перед которыми должны были отступить и традиционные династические расчеты, и монархические родственные альянсы, и узкие политические сговоры, направленные на достижение близлежащих задач, без учета общеевропейских перспектив и интересов. Огромная заслуга в становлении новых дипломатических методов, адекватных произошедшим изменениям в социально-экономической и политической жизни Европы конца ХVIII в., принадлежала С.Р. Воронцову. История дипломатии знает немало примеров, когда дипломаты были способны предотвратить своими действиями войну, но крайне редко, когда дипломатическими методами, опираясь на общественное мнение страны пребывания, война не была допущена после ее фактического объявления. Тем более, что действие развернулось в Англии - стране, где искусство дипломатии традиционно почиталось как одно из самых почетных и престижных. 

[1] Bourgeois E. Manuel historique de politique etranger. – T. 2.- P., 1900. – P. 23.

[2] С.Р. Воронцов – И.А. Остерману, 6 (17) авг. 1791 г. – АВПР, ф. Англия, д. 424, л. 6.

[3] The Encyclopaedia Britannica. - V. 23. - Cambridge, 1911. - P. 212.

[4] Cross A.G. By the bankes of the Thames. Russians in eighteenth century Britain. - Newtonwill, 1980. - P. 28.

[5] Anderson M.S. Britain's discovery of Russia, 1553-1815. - L., 1958. - P. 167.

[6] Автобиографические записки графа С.Р. Воронцова. - АКВ, т. 8, с. 18.

[7] The Parliamentary history of England. - V. 24, p. 368.

[8] C.Р. Воронцов - И.А. Остерману, 24 окт. (4 ноября) 1788 г. - АВПР, ф. Англия, д. 393, л. 101.

[9] С.Р. Воронцов - И.А. Остерману, 1 (12) ноября 1788 г. - АВПР, ф. Англия, д. 394, л. 2.

[10] Derry J.W. The regency crisis and the Whigs, 1788-1789. - Cambridge, 1963. - P. 49.

[11] С.Р. Воронцов - И.А. Остерману, 24 ноября (5 дек.) 1788 г. - АВПР, ф. Англия, д. 344, л. 43.

[12] Екатерина II - С.Р. Воронцову, 9 (20) дек. 1788 г. - АКВ, т. 16, с. 257.

[13] С.Р. Воронцов - Екатерине II, 19 (30) янв. 1789 г. - Там же, с. 261.

[14] АВПР, ф. Англия, д. 401, л. 105 - 106 об.

[15] Екатерина П - С.Р. Воронцову, 4 (15) марта 1789 г. - АКВ, т. 16, с. 269.

[16] Lamartine A. Histoire de la Turqui. - T. 6. - P., 1863. - P. 127.

[17] См.: Петров А.Н. Вторая турецкая война в царствование императрицы Екатерины II, 1787-1791. - Т. 1-2. - СПб., 1880.

[18] С.Р. Воронцов - И.А. Остерману, 10 (21) апр. 1790 г. - АВПР, ф. Англия, д. 411, л. 24.

[19] Anderson M.S. The Eastern question, p. 16.

[20] Екатерина II - Г.А. Потемкину, 9 (20) авг. 1790 г. - Сб.РИО, т. 42, с. 100 - 101.

[21] Declaration signee a Reichenbach sur l’affair de Belges// Journal de Revolutions de l’Europe en 1789 et 1790. - Neuwied, 1790. - P. 63.

[22] Лидс - Витворту, 17 авг. 1790 г. - ЦГАДА, ф. 1261, оп. 1, д. 1035, л. 17.

[23] См.: Толстов Д.А. Верельский мирный договор с Швецией 1790 г.// Русский архив. - 1887, № 3. - С. 457-520.

[24] Записки И.-А. Эренстрема// Русская старина. - 1893, №8. - С. 228.

[25] Там же, с. 226.

[26] С.Р. Воронцов - А.А. Безбородко, 8 (19) мая 1789 г. - АВПР, ф. Англия, д. 403, л. 11.

[27] Там же, л. 11 об. - 12.

[28] Ehrman J. The Younger Pitt. The years of acclaim. - L., 1969. - P. 506.

[29] Ibid., p. 507.

[30] См.: Третьяк А.И. Международное значение взятия Измаила русскими войсками в 1790 г.// История и археология Нижнего Подунавья. Тезисы докладов научно-практического семинара. - Рени, 1989. - С. 115-116.

[31] С.Р. Воронцов - И.А. Остерману, 4 (15) февр. 1791 г. - АВПР, ф. Англия, д. 421, л. 31.

[32] Протокол заседания кабинета министров от 22 марта 1791 г. - The later correspondence of George III, published by authority of h.m. queen Elisabeth II. - V. 1. - Cambridge, 1962. - P. 523.

[33] Ibidem.

[34] Ibid., p. 524.

[35] Послание Георга Ш парламенту от 28 марта 1791 г. - АВПР, ф. Англия, д. 421, л. 162.

[36] The London Chronicle, 29 march 1791.

[37] Автобиографические записки С.Р. Воронцова - АКВ, т. 8, с. 20.

[38] Питт - Георгу III, 29 марта 1791 г. - The later correspondence of George III, v.1, p. 525.

[39] Георг III - Питту, 29 марта 1791 г. - Ibid., p526.

[40] Джексон - Витворту, 2 апр. 1791 г. - ЦГАДА, ф. 1261, оп. 1, д. 1070, л. 2 об.

[41] Дрейк - Бернздорфу, 15 апр. 1791 г. - Там же, д. 1071, л. 1.

[42] Бернздорф - Дрейку, 20 апр. 1791 г. - Там же, л. 2 об.

[43] См., например: An enquiry into the justice and expediency of prescribing bounds to the Russian Empire. - L., 1791.- 63 p.

[44] АВПР, ф. Англия, д. 422, л. 9 - 95.

[45] Там же, л. 96 - 112.

[46] В Воронцовском фонде научной библиотеки Одесского госуниверситета сохранилось более десяти этих редких полемических изданий на английском языке, которые были опубликованы в указанный период. См., например: An address to the people of England, upon the subject of the intended war with Russia. - L., 1791. - 64 p.; Serious enquiries into the Motives and consequences of our present armament against Russia. - L., 1791. - 60 p.; A short seasonable Hint, addressed to the Landholders and Merchants of Great Britain, on the Alarm of war with Russia. - L., 1791. - 38 p.  

[47] “Рассуждения о споре с Россией”, русский вариант рукописи брошюры, присланной Воронцовым Екатерине II. - ЦГАДА, ф. 1261, оп. 1, д. 840, л. 3.

[48] Там же, л. 5.

[49] Там же, л. 4 об. (Речь шла прежде всего о конопле, так как парусный флот Англии, нуждавшийся в огромном количестве канатов, всецело зависел от поставок данного сырья из России).

[50] См.: McKay D., Scott H.M. The rise of Great powers, p. 242.

[51] С.Р. Воронцов - И.А. Остерману, 21 марта (1 апреля) 1791 г. - АВПР, ф. Англия, д. 421, л. 148.

[52] Там же, д.422, л. 2 об.

[53] С.Р. Воронцов - И.А. Остерману, 8 апр. 1791 г. - Там же, д.421, л. 170 об.

[54] Там же, л. 172.

[55] Копия резолюции собрания в г. Норвиче. - Там же, д. 422, л. 193-194.

[56] Копия резолюции собрания в г. Манчестере. - Там же, л. 173-173 об.

[57] Там же, л. 173 об.

[58] Rose J.H. William Pitt and National revival. - L., 1911. - P. 616.

[59] Копия отчета парламентского заседания от 12 апр. 1791 г. - АВПР, ф. Англия, д. 422, л. 160.

[60] The Political history of England, v. 10, p. 328.

[61] С.Р. Воронцов - И.А. Остерману, 11 (22) апр. 1791 г. - АВПР, ф. Англия, д. 422, л. 145.

[62] См.: Anderson M.S. Britain’s discovery of Russia, p 167.

[63] С.Р. Воронцов - неизвестному лицу. - АКВ, т. 9, с. 491-492.

[64] Burke E. Reflection on the Revolution in France and the proceeding in certain societies in London relative to that event. - L., 1790. 

[65] С.Р. Воронцов - И.А. Остерману, 18 (29) апр. 1791 г. - АВПР, ф. Англия, д. 422, л. 188.

[66]  Витворт - И.А. Остерману, 1 (12) мая 1791 г. - Там же, д. 630, л. 1.

[67] С.Р. Воронцов - А.Р. Воронцову, 15 (26) апр. 1791 г. - АКВ, т. 9, с. 193.

[68] П.В. Завадовский - С.Р. Воронцову, 6 (17) июня 1791 г. - АКВ, т. 12, с. 193.

[69] Собственноручное черновое письмо Екатерины II, май 1791. - Сб.РИО, т. 42, с. 162.

[70] С.Р. Воронцов - И.А. Остерману, 15 (26) апр. 1791 г. - АВПР, ф. Англия, д. 422, л. 176 об.

[71] Там же, л. 177.

[72] Меморандум от 15 (26) мая 1791 г. - ЦГАДА, ф. 1261, оп. 1., д. 1035, л. 32.

[73] Остерман - Витворту, 6 (17) июня 1791 г. - Там же, л. 34 об.

[74] Меморандум от 11 (22) июня 1791 г. - Там же, л. 37.

[75] Нота русского правительства от 9 (20) июля 1791 г. - Там же, л. 42.

[76] Меморандум от 11 (22) июля 1791 г. - АВПР, ф. Англия, д. 627, л. 8.

[77] Витворт - Екатерине II, 28 авг. 1791 г. - Там же, д. 628, л. 1-6.

[78] Там же, л. 1.

[79] Копия собственноручной записки Екатерины II к графу Воронцову. - Там же, д. 419, л. 3.

[80] Anderson M.S. Britain’s discovery of Russia, p. 234.